Продолжается серия открытых встреч с яркими личностями в рамках проекта Музея культуры Астрахани и онлайн-журнала IMPRESSIMO «Публичное интервью». На этот раз гостем стал создатель общедоступного театра «Периферия», на сцене которого регулярно идут спектакли по пьесам современных российских драматургов – явление новое в жизни города. Впрочем, сам Александр Беляев не считает себя худруком, равнодушен к слову директор и ироничен к определению «режиссёр» по отношению к себе. «Он вообще живёт мимо всех определений, потому что просто живет и делает то, что ему интересно», – признаются его близкие люди.

Детство в таёжной глуши

- Правда, что вы росли без телевизора?

- Да, телевизор я в первый раз увидел в одиннадцать лет. У меня папа военный. Когда я был маленьким, он был в младшем офицерском составе. Поэтому ехал не туда, куда хотел, а куда посылали. До четырёх лет я жил между Тюменью и Тобольском в лесу, а после четырёх, с 1974 года, началась великая стройка Байкало-амурской магистрали, и папу перевели в тот район. Жил в тайге. Переезжали мы часто. Почему-то помню:18-й, 124-й, 96-й, 168-й, 316-й, 423-й километры восточного участка БАМа. А школ на протяжении этих 400 километров было только две. Поэтому каждую субботу вечером я приезжал домой, а каждое воскресенье вечером уезжал в школу. Так что телевизора не было по определению. Во-первых, потому что он просто ничего не показывал бы, даже если бы он и был. Во-вторых, свет у нас включали утром на полтора часа и вечером на полтора часа, потому что электричество подавалось от автономной электростанции. Телевизор увидел, когда переехали в Волгоград.

- Кстати, по поводу телевизора… Когда появилось кино, начались разговоры о том, что фильмы вытеснят спектакли. Считаете ли вы, что кино и театр – соперники?

- Это абсолютно разные виды искусства. Из общего в них только то, что есть актёры и режиссёр, есть сценарий. Мне кажется, если и что-то умрёт, то кино, а не театр. Просто потому что техника перешагнёт куда-то дальше. А живых людей на сцене никем и ничем не заменишь.

- Не жалеете, что такое детство на вашу долю выпало – вдали от цивилизации? Оно было хорошим?

- Это было прекрасное детство. Потому что до 11 лет я научился стрелять из ружья, пользоваться любыми средствами лова рыбы, разводить костёр, топить печку, колоть двора. В общем, стал приспособленным к жизни в суровых таёжных условиях.

Кстати, у папы был единственный метод воспитания. Если у меня что-то получалось, он говорил: «На столе лежит газета «Правда», возьми, вырежи себе орден». Если не получалось – «В соседнем полку хлеборез с голоду умер». То есть – если тебе что-то надо, делай.

И косу заплести, и мансарду построить

- Такое суровое военное воспитание – и вдруг театр. Как так получилось?

- На самом деле, всю жизнь был уверен, что я буду офицером. И даже сдал все экзамены в военное училище. Не прошёл только медкомиссию – у меня врождённый порок сердца. Так что я единственный в семье, кто предал династию. Дедушка – Герой Советского Союза, лётчик, прошёл всю Великую Отечественную войну, причём воевал с 1937 по 1946 годы. А прадедушка был офицером царской армии, в 1918 году перешёл на сторону Красной и был курсантом первой пулемётной школы Кремля.

Когда меня не взяли в военное училище, я очень захотел стать лесником. Но мама не пустила. Это единственный раз в моей жизни, когда родители повлияли на мой выбор. До сих пор немного сожалею об этом. Думаю, я был бы очень хорошим лесником.

Потом, когда папу перевели за границу, меня – 17-летнего парня – отправили к тёте в Иваново. Чтобы не бездельничать год до вступительных экзаменов в институт, я пошёл работать в ателье. Но это была очень скучная работа. А тётя у меня была завучем школы, и кто-то пришёл к ним из театра продавать билеты. Тётя спросила: а вам на работу никто не нужен? Оказалось, нужен сотрудник осветительного цеха. Это было как раз перед Новым годом, шли новогодние сказки. А я впервые в жизни увидел театр. Мне всё жутко понравилось. А ещё показалось, что актёр – это очень простая работа: заучил текст, вышел на сцену и изображай там что-то. Так что на следующий год я поехал поступать в театральное училище. И только, спустя годы учебы и работы в театре, понял, что профессия актёра – это нечто большее, чем просто кривляться на сцене.

- Каким вы были тогда – в 18 лет?

- Был хиппи, в связи с тем, что нравилась музыка, которую слушали в этих кругах. Но я не был в чистом виде хиппи. Потому что это мировоззрение, а мне жутко нравилась визуальная, внешняя история. Я ходил в каких-то немыслимых вещах совершенно. Помню, мне достались старые дядины джинсы, и я был жутко рад. Наделал на них заплаток из ивановского ситца, чтобы было поярче. Ещё у меня были очень длинные волосы. Чтобы понять масштабы, представьте: я их заплетал в косу и заправлял в джинсы.

- Вы вообще очень разносторонний человек. У меня есть список того, что вы умеете: готовить и делать сыр, шить и вязать, ловить рыбу, выполнять столярные, слесарные и сварочные работы. Даже мансарду своими руками на даче сделали! А есть то, чего вы не умеете?

- Объясню. Это не потому, что я такой хороший. Просто есть азарт, если мне что-то интересно, а я этого не умею, я должен научиться, и очень быстро. Раньше закупал специальную литературу и изучал. Сейчас всё можно найти в интернете. Но когда я в общих чертах понимаю, как это работает, и осваиваю базовые навыки, интерес пропадает. И это, наверное, ужасное свойство характера, на самом деле.

Шаманство актёрской жизни

- Свой первый спектакль вы поставили в 25 лет, а главным режиссером государственного театра стали уже в 29 лет. Каково это было – стать главным режиссёром в столь раннем возрасте?

- Это было очень весело, здорово, задорно, азартно, интересно. Масса других эпитетов. Насчёт сложности – точно не было сложно. Потому что в 29 кажется, что ты всё можешь. А дело было так: работая в Оренбургском театре драмы, по причине отсутствия денег написал сказку для, чтобы как-то заработать. И дал почитать её своему товарищу. Он показал её художественному руководителю театра. А худрук сказал: хорошая сказка, давай у нас в театре её сделаем. Но никто из режиссёров ставить не захотел. Предложили мне. Я до этого никогда не занимался режиссурой. Но согласился. Сделали быстро и легко, всё прошло удачно. И мне предложили поставить ещё и новогоднюю сказку. Мы очень быстро справились с задачей, и чтобы не возникло вопросов, почему не идут репетиции, стали репетировать «Интермедии» Сервантеса. В итоге на суд зрителей представили и их. Через некоторое время меня пригласили на должность главного режиссёра Орского драматического театра.

- А ваши дети не хотят пойти по вашим стопам?

- Старший сын в этом году окончил режиссуру в ГИТИСе. Теперь он режиссёр. В отличие от меня, дипломированный. Дочери обе занимаются музыкой – одна играет на скрипке, другая поёт. Младший сын в этом году пошел в школу. Никому из них никогда никто не говорил, чем они должны заниматься. Но больше всего я не хочу, чтобы они шли работать в театр. Наверное, потому что слишком хорошо его знаю. Те, кто увлекаются театром, назовут десять-пятнадцать актёров и режиссёров, которых они знают. Те, кто не в теме, в лучшем случае двух-трёх. А их ведь тысячи. Остальных актёров и режиссёров никто не знают, кроме их жён. Не потому что они плохие специалисты, а потому что такова профессия. Чтобы попасть в эту пятёрку, театру нужно посвятить жизнь. Что касается меня… Что я буду делать, если так сложится, что я окажусь вне театра? Во-первых, у меня есть собственный театр – «Периферия». Во-вторых, у меня есть куча других интересов. Я вряд ли сойду с ума оттого, что не реализовался.

- В чём ещё подводные камни работы в театре?

- Поступательного движения, как в любой другой профессии, в карьере актёра практически нет. Каждое твоё новое знание – это арсенал, которым стыдно пользоваться. Нужно что-то новое, чтобы двигаться дальше. В этой профессии каждый день надо начинать сначала. Ты сыграл спектакль, но это было вчера. Тебе хлопали вчера. А за что тебе будут хлопать сегодня? Ещё это, наверное, самая зависимая профессия. Сложится или не сложится – зависит не только от актёра, но и от всей команды, которая работает над спектаклем. Всегда завидовал художникам и музыкантам. Здорово, когда кроме своих кистей и красок или своего инструмента, ты больше ни от кого и ни от чего не зависишь.

- Что зависит от самого актёра в плане карьеры?

- Драматический театр – это полное шаманство. Потому что даже у самого плохого артиста есть свои зрители. И тут режиссёру очень сложно актёру доказать, что он что-то делает не так. Потому что есть его мама, сестра, подружка, его родственники, которые уверены, что он гений. И тут очень важен момент личного сознания – человек понимает или не понимает, каков его уровень. Если не понимает, то он никогда ничего не достигнет в профессии. А если понимает, то работает. Я ребятам молодым всё время говорю одну простую вещь… Если хотите быть счастливыми, ответьте на один простой вопрос: чего вы хотите? Только честно и точно, и в жизни всё получится. В случае с карьерой актёра, нужно решить, кем вы хотите стать: знаменитым артистом, популярным артистом, профессиональным артистом или известным артистом? Это всё разные вещи. Например, во втором случае достаточно сняться в нескольких популярных сериалах, а в третьем нужно учиться всему, что можно.

Ещё когда у меня спрашивают, что нужно, чтобы ребёнок стал актёром, я всё время говорю: отдайте ребёнка в музыкальную школу; в художественную гимнастику или танцы, если это девочка, если это мальчик – в спортивную гимнастику; и пусть хорошо учатся и очень много читают. Это та основа, без которой никуда не двинешься в нашей профессии.

Килограммы персиков и море рыбы

- До Астрахани много переезжали, работали в разных театрах. Как получилось так, что решили здесь остаться?

- Не поверите, рыбалка. Никаких других мотиваций. Я работал перед Астраханью ровно сезон в Русском драматическом театре имени Короленко в Ижевске. И так получилось, что моя супруга Лидия Елисеева репетировала спектакль, он был на выпуске. Она репетировала утро-вечер, утро-вечер. А у меня был абсолютно свободный месяц. Мы жили так, что выходишь из подъезда, и сразу – «Союзпечать». А там безумное количество снега... Только крышу этой «Союзпечати» видно. Всё, на что меня хватало, – спуститься с одиннадцатого этажа, выкурить сигарету, купить газеты. Я покупал «Спорт-Экспресс», «Советский Спорт» и была такая газета – «Рыбак рыбака». Еженедельная, выходила по четвергам. Тогда не было глянцевых модных журналов про рыбалку. И 90% того, что там было написано, начиналось так: «Кода мы поехали в Волго-Ахтубинскую пойму…», «Когда мы были в Астрахани…», «Когда на Ахтубе мы…», – ну и Карелия фигурировала, процентов десять. В Ижевске нам всем было некомфортно, и мы решили перебраться куда-то поюжнее. Тепло, рыбалка – выбор сразу пал на Астрахань.

Помню, из Ижевска мы уезжали в куртках. Ребёнок просил персик. Я купил на лотке один персик за 15 рублей. Приехали в Астрахань, разделись до шорт, и накупили на 15 рублей 2 килограмма персиков. И я понял, что в Астрахани можно жить.

Нисколько не жалею об этом переезде. Дольше я не жил нигде. В следующем году мне будет 50 лет, и 15 из них я живу в Астрахани. Единственное… Астрахань – это первый город моей жизни, в котором у жителей отсутствует здоровая местечковая гордость. Многие не любят свой город. Мне это непонятно.

- По поводу рыбалки: какой ваш самый большой улов?

- В неофициальных условиях на реке Кигач – сом на 22 килограмма, на силиконовую приманку. Официально – жерех на соревнованиях на 5,2 килограмма. Мы с сыном Глебом получили приз за самую крупную рыбу. Последние года четыре я занимаюсь только ловлей на искусственные приманки. Только весной учу Глеба ловить воблу на червяка. На чём ещё учить, как ни на вобле? Ах, да… Ещё люблю ловить судака.

Театр – здесь и сейчас

- Говоря про создание театра «Периферия», вы всегда подчёркиваете: никакой идеи не было, всё само сложилось. Как же так вышло: за небольшой период, буквально за один сезон, театр стал очень популярным?

- Правда, не было никакой идеи. Было желание заниматься тем, что интересно. Буквально пять лет назад для меня такого понятия, как современная российская драматургия, не было. Более того, я считал, что женщина и драматург – это несовместимо. А сейчас мой любимый современный драматург – Ирина Васьковская.

А началось всё с семейной традиции читать вслух. Обычно это происходит по вечерам, на даче: мы заядлые дачники, полгода живём на даче – полгода в городе. А читает у нас лучше всех Лида. Не знаю, как, но нам попалась пьеса «Марьино поле» Олега Богаева. Пьеса произвела колоссальное впечатление. Лида начала говорить: давай это поставим. Мы пошли к руководству Астраханского драматического театра, где мы работаем актёрами. Нам сказали: а кому это нужно? Но Лида не унималась. Я отвечал ей то же самое: а кому это нужно? В итоге она своего добилась, мы поставили «Марьино поле» сами.

Потом мы стали ездить по фестивалям с этой пьесой, первым был Фестиваль современной драматургии «Коляда-plays», который проводит Николай Коляда, в город Екатеринбург. Там получили достойные оценки и отзывы, познакомились с множеством людей, и я открыл для себя совершенно другой мир театра, который, к моему стыду, нёсся мимо меня. Мы активно попали в волну. С этого фестиваля приехали в Астрахань на фестиваль «Верю», где опять же получили очень лестные отзывы и диплом.

По дороге из Екатеринбурга в Астрахань Лида, чтобы нам не было скучно, читала сборник современной драматургии, который нам подарили. Так потом появился спектакль «Наташина мечта» по пьесе Ярославы Пулинович. Стали появляться ещё и ещё пьесы, которые очень хотелось сделать. Потому что материал, темы – это должно быть в театре, об этом надо разговаривать. Современная драматургия поднимает огромные проблемы: одиночества людей, безразличия друг к другу и так далее.

- Какой у вас зритель?

- Мне очень нравится то, что у нас нет какого-то определённого зрителя – ни по возрасту, ни по образованию, ни по социальному положению. На одном из последних спектаклей получил удовольствие… Подходит покупать билеты люди немолодые, постарше меня пара. И вдруг мужчина строго посмотрел на молодых девчонок, которые стоят рядом, уже купили билеты. А они такие – с синими волосами, с синими губами. Я подумал: вот же сноб! Они ему: здравствуйте! А он спрашивает: вы уроки сделали, в театр они пошли? Оказалось, это их педагог. То есть школьники и учителя пришли на один и тот же спектакль, причём сами пришли, и, совершенно того не ожидая, увидели друг друга.

- Как считаете, ваш театр изменил культурную жизнь города?

- Не знаю. Откровенно говоря, как бы это ужасно не звучало, никогда не задумывался об этом и никаких подобных целей не ставил. Для меня театр – это не храм запредельный, в который нельзя обутым входить. Театр – это абсолютно живое явление. Театр каждый день другой. В этом, наверное, его самое больше отличие от кино. Кино отснято – и отснято. А спектакль ты играешь в эту конкретную минуту. Ты выходишь играть сегодня, а ночью ты узнал информацию о том, что началась война в близкой тебе по духу стране. И ты выходишь на сцену с уже немного другим сознанием, с другими чувствами. Не с теми, что были вчера. Это не значит, что ты будешь перевирать текст. Но само твоё понимание о добре и зле уже не сможет существовать без этого знания. В кино ты этого уже не сделаешь. Надо переснимать. А в театре это возможно. Поэтому театр – он здесь и сейчас. И именно поэтому он мне интересен.