Война, если ездить на неё регулярно, может сотворить с журналистом страшную вещь. Он превращается в холодного наблюдателя. Иначе просто-напросто невыносимо выполнять профессиональные обязанности. Виктор Литовкин в военной журналистике более 50 лет, и подобные чувства знакомы ему не понаслышке. О нюансах профессии он рассказал в эксклюзивном интервью: побеседовать с военным обозревателем ТАСС удалось, когда он приехал в Астрахань на V Каспийский медиафорум.

Вернуться ради семьи

- Насколько обширна география ваших командировок в горячие точки? Где побывали?

- Я был практически во всех горячих точках на просторах бывшего Советского Союза: Приднестровье, Абхазия, Осетия, Чечня, Армения, Азербайджан, Нагорный Карабах, Таджикистан. Ну и за рубежом – это Югославия, это Ирак, это Афганистан. Везде, где стреляли, там мне пришлось побывать. Но сразу скажу: на Украине и в Сирии – нынешние события – я не был.

- Какие поездки запомнились больше всего и чем?

- Разумеется, первая. Но это была не горячая точка, а землетрясение в Армении. Страшная вещь. Ты идёшь по городу, а в городе гробы стоят штабелями, из развалин домов торчат руки, ноги. Завалы разбирают, вытаскивают людей. Тут же голосят женщины…

Ну и, конечно, Афганистан. Там предупреждали: «Туда не ходи, сюда не ходи и вообще не светись своей московской гладкой физиономией, когда вокруг тебя люди с обветренными лицами. При обстреле будут выбирать самую жирную цель, а это ты – журналист».

- Какие мысли посещают в такие моменты?

- Первое время ты опасаешься всего, потому что понимаешь: у тебя семья. Не столько за себя беспокоишься. Понятно, что жизнь каждого человека конечна, и финал может случиться не только на войне. Но самая больная вещь, которую ты понимаешь там, где опасно: твоя смерть превратится в трагедию для твоей семьи, потому что твои жена и трое детей никому, кроме тебя, не нужны.

Как жить вдове героя…

- Были ли какие пронзительные эпизоды?

- Чечня. 1994 год. Правдами-неправдами я кое-как выбрался в Грозный, чтобы оказаться в войсках. В аэропорту вижу ребят… Знаете, такие серые, потухшие лица… Сидят, как тени. Оказалось, это солдаты и офицеры 131-й Майкопской бригады, которую практически всю расстреляли. И ты подходишь к ним, и говоришь: так и так, ребята, расскажите, что там было? Вытаскиваешь диктофон, и они тебе всё это рассказывают. Понимаете?

- Конечно. Как не понять…

- Или когда хоронили героев 6-й роты Псковской дивизии – десантников, совершивших подвиг во вторую чеченскую. Холодная церковь в монастыре. Гробы, покрытые российским флагом. Возле них матери, отцы, жёны. А тут ты прибегаешь с расспросами: извините, я сочувствую вашему горю, но будьте добры, расскажите мне про вашего сына, мужа. Ты себя проклинаешь в этот момент, но ты должен сделать эту работу… И они тебя не посылают, а начинают говорить… А потом ты бежишь из этой церкви, из этого холода, из этой пронзительной ситуации и пишешь-пишешь-пишешь материал, который надо срочно послать в газету.

Ещё момент в том же Пскове. Командующий ВДВ вручает награды жёнам погибших офицеров. И ты смотришь – молодая красивая женщина, настоящая русская красавица. Она вся в трауре, но ты видишь, какая это роскошная женщина. И понимаешь: пройдёт какое-то время, пройдёт этот траур, но тем не менее она не сможет ни с кем встречаться. Иначе она – получается – предаст память своего мужа, память героя. Она живая, но жизнь её кончилась. И тебе страшно жалко эту женщину. Это непереносимая боль...

Журналист всегда лишний

- Как вы выстраиваете взаимоотношения с военнослужащими? Есть ли разница – общаться с теми, кто непосредственно воюет, и с теми, кто в тылу, в штабе?

- Так делить неправильно. В горячих точках все рискуют своей жизнью. Пример: летит вертолёт, и по нему в любой момент могут шарахнуть из пулемёта. Так у меня было в Абхазии. Рядом со мной сидел парнишка – солдатик в каске, в бронежилете. Пуля прошила его насквозь. Пока приземлились, истёк кровью. На войне огромный риск всегда.

А общаться мне легко, потому что я сам офицер. Солдатом прослужил три года, потом поступил на факультет военной журналистики военного училища. Так что я свой среди своих. Мы говорим на одном языке. Но, конечно, я пытаюсь расположить людей, разговорить их. Если в военнослужащего, грубо говоря, стреляют, а ты начинаешь его теребить: «Ну, расскажи, расскажи», – естественно, возникнут проблемы. Важна искренность, умение войти в положение другого. Хотя журналист в горячей точке всегда лишний: люди заняты делом, но они вынуждены на тебя отвлекаться, как-то реагировать, более того – отвечать за тебя, защищать тебя. Это обуза, это неинтересно. Тем не менее, я никогда не встречал грубого отношения к себе.

- Каковы принципы военного корреспондента?

- Главное – не строить из себя героя. Проще скажу – надо праздновать труса. Только поймите правильно это выражение: это значит никуда не лезть, не подставляться, соблюдать меры безопасности. Задача журналиста – собрать материал, написать статью и передать её в газету, а не стрелять и совершать подвиги.

Ещё одно из правил – не пытайся быть объективным. На войне объективным никто быть не может. Потому что, если ты находишься в рядах вот тех людей, которые воют здесь, ты не можешь сочувствовать тем, которые воют там. Немыслимо, чтобы в советской армии какой-нибудь журналист писал, как тяжело немцам под Сталинградом, как они там мёрзнут. Они враги. Пусть их жалеют их журналисты. А вы будете писать о своих – о тех, с кем вы находитесь в окопах.

- А правда, есть правило не помогать, например, раненым? Это, наверное, тяжело: видеть, что вокруг боль и кровь, но осознавать, что ты ничего не можешь здесь изменить, что ты просто сторонний наблюдатель…

- Да. Не надо. Есть люди, которые перевяжут раны, которые вытащат из-под огня. Ты видишь, что людям плохо. Но это не твоя задача. Там есть специалисты, которые всё выполнят, и гораздо лучше и эффективнее, чем ты. А ты будешь только отвлекать их и мешать им. Ты не последний стоишь на защите этих рубежей.

Привычка к горю и крови

- Бывали ли вы на астраханских полигонах? Какие впечатления?

- Конечно. Был и в Ашулуке, и в Капустином Яру, и в ахтубинском ГЛИЦе. Сложно посчитать, сколько раз приезжал в Астраханскую область, но точно больше пяти. Крайний раз был на учениях «Центр-2019», в Ашулуке были стрельбы из С-300, С-400. Полигоны как полигоны. Какие могут быть впечатления? Жарко летом, холодно зимой. Ветрило страшный. Солнце палит.

- Что для вас война?

- Война – это грязь. Это грязь во всех отношениях. И, конечно, война не может тебе нравится. И война не может быть твоей страстью. По крайней мере, для меня. Правда, я многих девочек-корреспондентов видел, которые летели на войну с раскрытым ртом и с распахнутыми глазами, потому что там, на войне, настоящие герои и прочее, прочее… Да, они герои, но они также боятся. Они тоже боятся смерти, даже если бравируют.

- Изменились ли вы как-то за годы работы в военной журналистике?

- Самое страшное, что война со мной сделала – я перестал сопереживать тем, кто находится в бою или только вышел из боя. Я в себе это ненавижу. Немыслимо превращаться в холодного наблюдателя, но ты таким становишься, потому что тебе надо делать свою работу. Рано или поздно ты привыкаешь к человеческому горю. Привыкаешь к крови, к трупам, к раненым. Это страшно. На войне вокруг так много горя, что ты заглушаешь в себе человеческие чувства. Ты просто фиксируешь это – в мозгах, на диктофоне… И только когда садишься писать текст, пытаешься разбудить себя. Часто выезжая в горячие точки, ты постепенно выгораешь. Даже для меня, профессионального военного, переносить ужасы войны очень сложно.