Три строения по улице Казанской выбиваются из окружающего пейзажа. Одно – каменное, другое – деревянное. Ужасно обветшавшие, они требуют ремонта, но всё ещё хранят в себе неоготическое величие. Третье здание – жилой дом с… храмовой апсидой. Всё – элементы комплекса дореволюционной лютеранской кирхи. Каким было его прошлое, что в настоящем и есть ли будущее?

«По трубам органа ходили ногами»

Ансамбль, о котором идёт речь, изначально состоял из церкви, пастората и воскресной школы. Мы с Верой Зауэр, нынешним пастором Евангелистическо-лютеранской общины Святых Петра и Павла, подходим к железной калитке. Она начинает рассказ:

- Лютеране появились в городе в XVIII веке из числа военнопленных. Сначала им разрешили построить церковь в кремле. Затем, когда её попросили покинуть, они приобрели участок у армянского землячества. На нём сейчас – наше историческое здание.

Та самая трёхэтажка с апсидой, испещрённая окнами. Здесь, собственно, и была кирха: сначала – деревянная, освящённая в честь Петра и Павла, потом – каменная во имя Иисуса. В её проектировании участвовал один из строителей берлинского Рейхстага архитектор Мильде, из-за границы привезли переданные в дар витражи и орган фирмы «Walcker» – первый в городе.

Однако нам не в этот двор, а в соседний. Туда, где на мощном подклете величаво возвышается пасторат (или просто дом пастора) с башенками, многоскатной крышей и вытянутыми остроконечными окнами. В нём жил священник, а также проводились собрания и зимние службы. Строительство закончилось в 1893 году, через год после сдачи кирхи. Рядом протянулась церковно-приходская школа – она «замыкает» ансамбль. Средства на неё собирали «всем миром»: пожертвования делали не только лютеране, но и представители других религий (также было и с кирхой).

Я обращаю внимание на надпись «Детприёмник НКВД» на фасаде школы. Приоткрывается мрачная страница истории. Вера комментирует, пытаясь повернуть ключ в замке:

- Для нас всё закончилось в 1930-е годы. Общину разогнали. Великолепные витражи разбили. Орган выбросили на улицу. Женщина-очевидец рассказывала, что по его трубам ходили ногами. Кирху изменили до неузнаваемости: снесли шпиль, сделали межэтажные перекрытия и квартиры, так получилось жилое здание. Пасторат дважды горел, его переделывали под поликлинику. Первым в череде организаций, которые заняли место школы, стал приёмник для детей врагов народа. Последним – туберкулёзный диспансер.

Замок калитки так и не поддался – его сковал мороз. Перенесли экскурсию на следующий день. В укрытом снегом просторном дворе уютно и ухожено. Пастор вспоминает, как уцелевшие части комплекса возвращались к своим законным владельцам:

- Общину возродили в 1992 году. Я пришла в неё в 1994-м. Мы писали письма. Хотели вернуться к истокам, собираться в нашем месте. Реакции не было до тех пор, пока не вмешался Анатолий Гужвин, случайно узнав о нашей проблеме. В 2002 году и школу, и дом пастора поставили на баланс области и передали нам в бессрочную безвозмездную аренду в статусе памятника архитектуры регионального значения. Жилой дом-кирха находится на балансе города.

Община благодарна Гужвину настолько, что Вера Зауэр сказала:

- Когда сделаем свой музей, его портрет займёт там почётное место.

А потом добавила:

- И надпись «Детприёмник НКВД» не будем уничтожать. Снимем и тоже разместим в музее. Не надо бороться с прошлым. Надо извлекать из него уроки.

«Реставрация произойдёт рано или поздно»

Оживляет территорию ярко разрисованное крошечное здание. Оно приютилось в дальнем углу двора – диаконический центр. Его руководитель и вдохновитель – Елена Красюкова.

- Начали сотрудничать 10 лет назад, – говорит Вера. – Я искала финансы, а Елена, желавшая работать с особенными детьми, занималась ремонтом пристройки и здания приходской школы. Помогали неравнодушные люди. В итоге некоторым нашим воспитанникам уже по 14-19 лет. Дети, которые не могут получить из-за своих диагнозов необходимого общения, проходят у нас великолепную социализацию.

Женщины очень хотят, чтобы центр переехал в примыкающую к нему бывшую воскресную школу, стал полноценным реабилитационным учреждением. Однако прежде нужно завершить приостановленную реконструкцию: строение уже не напоминает Дом Павлова, но и до полной обитаемости далеко. Пастор объясняет, как появилась цель:

- До революции община всегда занималась благотворительностью. В церковно-приходской школе учились дети, в основном, из бедных семей. Оплачивали только те, кто мог. В 1992 году мы решили продолжать традицию. Несколько замечательных проектов уже реализовали.

Здание пастората мне разрешают обследовать самой. Парадные входы не используются. У меня в руках – ключ от третьей двери, той, что с торца. За ней – полумрак и холод. Коридор упирается в бордовый занавес, за ним светлый зал с голубыми стенами. Здесь собирается лютеранская община Астрахани. Обстановка скромная: стулья, несколько картин и алтарь (стол, а на нём – деревянное распятие, Евангелие и ноты, цветы). В углу – орган: без него лютеранская служба невозможна. Правда, орган простенький, электрический. Не чета инструменту фирмы «Walcker», который украшал когда-то кирху.

Смотрю через мутные стёкла на дорогу. В голове всплывают слова моей собеседницы:

- Этот дом уникален. Не то, что по Волге. По всей России. Пастораты мало где сохранились, тем более – деревянные, с красивым зодчеством. Восстановление было бы великим шагом для Астрахани.

Лютеране и люди, неравнодушные к истории города, мечтают о том, чтобы хотя бы те два здания, которыми владеет община, приняли прежний облик, начали жить полноценной жизнью. Проектно-сметную документацию разработали в 2005 году. Чтобы реализовать такой масштабный проект, стоимостью в несколько десятков миллионов рублей, нужна поддержка серьёзных инвесторов.

Мы с Верой Зауэр прощаемся. Я думаю о том, что перспективы возрождения сколь туманны, столь и заманчивы с социальной, исторической и туристической точек зрения. А вот пастор излучает спокойствие:

- Не знаю, когда случится реставрация. Но я уверена, рано или поздно это произойдёт. Просто потому что это благое дело.