3 мая 2011 года в Новгородской области, на краю Замошского болота поисковые отряды «Связь времён» и «Память» (из Коми и Алтая соответственно) подняли останки погибшего военного врача. А с ним – ещё десятерых солдат. И Николая Абрамова, и его пациентов «добили» фашисты, когда прочесывали территорию, на которой в окружение попала 2-я ударная армия Волховскго фронта. 

I

«Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигиеей и Панакеей, всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению...»

Остатки дивизии ушли из «котла» в прорыв – в сторону Мясного Бора. Всю ночь там грохотало и гремело так, словно тысячи чертей били в огромные бубны. Раненые – все, кто мог передвигаться – ушли вместе с прорывавшимися. «Тяжёлые» ходить не могли. Они лежали здесь, на краю огромной бомбовой воронки, посреди глухого болота. Кто в бреду, без сознания, кто с оторванными конечностями, с развороченными внутренностями. Обожженные, но ещё живые.

Десять бойцов. Он тоже остался со своими ранеными, хотя и мог бы идти. Он прекрасно понимал, что скоро вместе с этими людьми погибнет здесь, в болоте, но поступить по-другому не мог. Он – врач. Правда, и сам ранен: осколком оторвало два пальца на правой руке. Не смертельно, но стрелять – никак.

Непривычная по сравнению с ночной канонадой тишина повисла над людьми неожиданно. Что теперь, дальше? Раненые стонали. Кто-то просил пить, кто-то уже отрешенно смотрел в небо, не обращая никакого внимания на слепней и оводов, облепивших, словно живым одеялом.

II

«Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости…»

Лекарств не было, бинтов тоже. Не было ничего, что могло бы не то что исцелить, хоть ненадолго помочь. Всё, что старый доктор имел в своем медицинском арсенале – это бурая вода из воронки и влажный прохладный мох, который он прикладывал на горячие лбы раненых и их кровоточащие раны. Да завалялись ещё несколько бесполезных пузырьков – с лекарствами от расстройства желудка.

Но раненые смотрели на него с мольбой и надеждой, ожидая чуда. Он в отчаянье прятал взгляд, не в силах видеть их глаза. Медикаменты нужны тем, кто сможет выжить. А они были обречены. И он тоже был обречён: «Что страшнее – умирать в боли и гноище в этом болоте или осознавать собственное бессилие?». Да, он бессилен. Он ничем уже больше не может помочь своим раненым.

III

«Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла…»

Пожилой артиллерист с изможденным морщинистым лицом попытался что-то сказать. Обе руки у него были оторваны по локоть. Он склонился над солдатом, прислушиваясь к хрипу. «Доктор… застрели меня… Христом Богом молю… сил нет… куда я без рук», – каждое слово давалось артиллеристу огромным усилием воли. «Браток, ты поспи немножко. Оно полегше будет», – тихо произнес он.

Молоденький боец, едва-едва восемнадцать, с ногами, иссеченными и переломанными осколками, в бреду звал какую-то Люсю. Порывался встать, глядя в никуда безумными глазами. Метался в жару, пытался сорвать повязки.

Обгоревший до костей танкист невидящим взглядом смотрел в июньское голубое небо. Глаза. Только они в нем и жили. К окровавленному телу прилипли обугленные куски комбинезона.

Шофер «полуторки», который ещё три дня назад вывозил раненых из его медсанбата, сейчас лежал, умирая мучительной смертью. Как там в медицинских документах пишут? «Проникающее ранение брюшной полости». Внутренности просто прикрыты обрывками нательного белья вместо бинтов.

IV

«Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство…»

Доктор, пошатываясь, принес воды. Смочил потрескавшиеся губы раненых. Солнце уже к полудню. Оно словно жалело лежащих на обгорелых и окровавленных шинелях солдат и пряталось за тучками. Доктор смотрел на это изуродованное, растерзанное и изорванное войной болото и понимал: это последнее, что он видит в своей жизни. Правильно ли он жил? Так ли, как должно было? Все ли в жизни сделал для людей? Теперь там, на небе, рассудят. А здесь он сделал всё, что смог.

V

«В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного…»

Серо-зеленые фигуры приближались уверенно, но настороженно, мелькая сквозь чахлую болотную поросль и завалы из срубленных снарядами деревьев. Они несли смерть. Доносилась враждебная, ненавистная гавкающая речь. «Ну вот и все», – подумал он, полулежа на моховой кочке. Взглянул на своих раненых. Чуть слышно пробормотал: «Щас полегше будет, братцы», – и обессиленно прикрыл глаза.

По-хозяйски подойдя к раненым, немцы коротко и негромко посовещались. Он вздрогнул от тугих выстрелов. Враги добивали его раненых. Два… пять… семь… десять хлестких ударов. Словно плетью по сердцу. Вдруг осознал, что одиннадцатого выстрела он не услышит. И открыл глаза.

Немец стоял перед ним с опущенным «маузером», задумавшись. Потом поводил стволом вверх-вниз: «Aufstehen! Вставай!» – гавкнул с усмешкой. Старый доктор медленно покачал головой. Он зачеркнул последнюю надежду выжить. Клацнул затвор винтовки. В последнее мгновение он инстинктивно закрылся здоровой рукой, словно пытаясь остановить смертоносный свинец. Пуля пробила ладонь и вонзилась в голову чуть выше уха.

VI

«Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастие в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».

«Ромка! Мы закончили», – Кирюха улыбался. На чумазом лице - полнейшее удовлетворение от проделанного: поисковый отряд мединститута нашел и поднял одиннадцать бойцов Красной Армии. «Да я вижу!» – отозвался Ромка. Радости почему-то не было. Было ощущение досады и несправедливости.

Одиннадцать продолговатых ям в болоте, словно язвы, чернели на зеленеющем свежем мху. Больше всего Ромку смутила Кирюхина находка. Штамп медсанбата. «Это что же получается? Кто-то из медперсонала до конца с ранеными оставался? 416-й отдельный медико-санитарный батальон», – Ромка в который раз прочитал эту резиновую надпись. Да ещё какие-то стеклянные пузырьки…

«Ром, а откуда здесь гильзы немецкие? – Наташка задала очень сейчас интересный вопрос. – Ведь здесь, судя по всему, и боя не было». «Да вы что? Ни хрена ещё не поняли? Раненых здесь гансы добивали!» – угрюмо ответил командир.